 |
| Рубрики |
| Авторы |
| Персоналии |
| Оглавления |
| Архив |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
|
| Главная | |
О журнале | |
Оглавление | |
Отзывы |
Последний из Помпеи
Художник Николай Жолобов воскрешает погибшую деревню Жолобёнки
Когда я сказал ему, что, в моём понимании, он входит в тройку лучших вятских художников (Самсонов, Тучков, Жолобов), Николай насчёт Самсонова согласился ("гений!"), а Тучкова назвал "самодельщиком". И сформулировал: "У меня, в отличие от Тучкова, есть школа (русского реализма). У меня - мышление примитивиста, но школа сдерживает. Я создаю нечто среднее - между реализмом и примитивизмом, но ближе к примитиву".
В том-то и дело: примитив Тучкова бескомпромиссен, а жолобовский - с компромиссом. Николай вообще осторожен (и даже боязлив): это пиши, а вот про это не пиши, фотку с рябиновкой не ставь, чтоб не подумали чего. Я начинаю подозревать, что уровень таланта определяется степенью внутренней свободы от чужого мнения, степенью бесстрашия. И всё-таки в лучших своих картинах Жолобов если не безоглядно свободен, то приближается к безоглядности.
Утраченное
Николай Жолобов в Кирове отчаянно ностальгирует по утраченной гармонии своего детства в деревне Жолобёнки, как Марк Шагал в Париже - по родному Витебску. В детстве и коты были учёными ("Автопортрет с котом"), и коровы - оранжевыми, и кони летали, как Пегасы. А уж колхозная-то жизнь как бурлила на празднике сенокоса! Какой там сталинизм, об чём это вы?
А в реальности, как вспоминает Николай, его отец под угрозой раскулачивания отдал трёх своих лошадей в колхоз, трое отцовых братьев сбежали в Сибирь, но их поймали и сгноили в ГУЛАГе. В 43-м отец погиб при бомбёжке эшелона (ехал после ранения на фронт). В войну в Жолобёнках голодали, брат и сестра Коли умерли при рождении, брат Лёня - от перитонита, а сам Коля выжил только за счёт коровы. Он в чём мать родила сосал вымя. Есенин: "Кленёночек маленький матке / Зелёное вымя сосёт". Жолобов: "Я вскормлен коровой Симой, как Ромул и Рем - волчицей".
С семи лет Коля объезжал лошадей (всего объездил восемнадцать). "Я лошадей понимаю лучше, чем людей. Лошадь люблю сильнее, чем женщину. Лошадь - добрая, трудолюбивая, от неё хорошо пахнет. С удовольствием лежал бы с ней в постели (гипербола!)".
Голодуха длилась до 50-х, а после смерти Сталина мама сказала детям: всё, кормить вас больше не могу. И Николай уехал в Халтуринское физпедучилище. Года два висел на "шведской стенке", выпрямлял позвоночник, стал перворазрядником по лыжным гонкам. Потом - на спортфаке Кировского педа - достиг первого разряда по гимнастике, но в сальто сорвался с перекладины, разбился, и на этом спортивная карьера кончилась. Резко ушёл в живопись. Это наследственное: мать и отец раскрашивали дом к Первомаю, мама расписывала прялки.
Н. Жолобов. Праздник сенокоса. 1986. Орг., м.
Из общего котла
Сначала писал доярок и трактористов. В 1966-м Валерина Миронова - "красивая женщина!" - послала Жолобова по путёвке обкома комсомола в колхоз "Рассвет" (слободское село Карино) для создания картины на зональную выставку. Командировочные - 120 рублей. Николай жил на полевом стане, питался из общего котла, орудовал вилами. Колхозники сказали: "Наш!"
А бригадир Шайхула приказал: раз ты - художник, то пиши! И Жолобов написал "Ночь на полевом стане" (картина куплена за 800 рублей Худфондом России). И с девушками вроде не гулял, но однажды ночевал в стогу с Нуриёй, секретарём комсомольской ячейки. Уверяет, что просто обнимал, говорил "люблю". А утром её отец Аухат сказал: у нас это не принято, тебе лучше уехать...
Нурию Аухатовну Жолобов встретил через 25 лет. Про то, как сложилось у них дальше и как она, врач, спасла его от.., Николай просил не писать. Ладно, не буду.
За колхозную тему Жолобов и принят в Союз художников (1980). Перед перестройкой пришлось клепать - по заказу правления местного СХ - портреты членов Политбюро. И восемь Лениных (по 1800 рублей - хорошие деньги). Но главная его "колхозная" картина - "Праздник сенокоса" (1986) - далека от соцреализма: там на домах, наряду с портретом Сталина, красуется и портрет коровы, то есть налицо фантастический элемент, да и сама манера письма слишком экспрессивна и декоративна для официального советского стиля. Мессидж тоже ревизионистский: спасибо товарищу Сталину и корове Симе за наше счастливое детство!
По словам Жолобова, цвету он научился у Артамона (Леонида Артамощенко) в 66-67-м, а потом сбил его на декоративный путь Александр Самсонов, вернувшийся в 80-х из Питера. "Если бы не Самсонов, я бы мог стать заслуженным художником России, как Поликарпов. Но не хочу рыпаться ни в заслуженные, ни в "народные". Левитан не был заслуженным художником Российской империи".
Жалею, зову, плачу
Когда город достаёт Николая, он уезжает в родные места - в деревню Климины. В полутора километрах Жолобёнки - семь пустых домов. В Климиных из восьми домов заселены два. Там у Жолобова дача. Встаёт в шесть утра, идёт в окрестности на этюды, пишет по семь часов в день. Местные не зовут его по имени, кличут "Художник": уважают, что не бездельник.
- У меня боль в душе оттого, что такие прекрасные селения заброшены, люди ушли или погибли от тоски, от пьянки, от старости. Я ненавижу Советскую власть - и ту, и эту. Она загубила веками сложившийся деревенский уклад. Всех разогнали, а сейчас приезжие - как дачники. Я тоже дачник. Боюсь писать правду: она слишком черна. Если писать Родину, то придётся повторять "Последний день Помпеи" Брюллова. Поэтому пишу сны, полёты, праздники, воображаемое - воскрешаю потерянную деревню. Я не авангард, я ретро. Я человек прошлого. Будущего не знаю. Настоящее не люблю. Мне жилось лучше, когда я за деньги писал Политбюро. А сейчас на панель, что ли, идти продаваться, как проститутка? Наплевать, что мне грозит бедность. Я люблю Родину и обездоленный народ, поэтому пишу для них. Я ошибся, что стал писать декоративно: в декоративности можно потерять смысл. Поэтому сейчас возвращаюсь к классическому реализму, но на более высоком витке - в духе Шишкина, Левитана, Коровина...
Этот монолог Жолобова я записал в его мастерской на Набережной Грина. Рядом трудилась его жена-художница Нелли Зубарева. "Спасительница моя! Спасает меня из всех передряг, как в детстве корова Сима. У нас с Нелли хороший тандем", - сказал Николай и прочёл вслух Рубцова: "Пока ещё не ведома беда, / И так спокойно двигаются тени, / И тихо так, как будто никогда / Уже не будет в жизни потрясений..."
Михаил Коковихин
Жолобов Николай Александрович род. 7.12.1938 в д. Жолобёнки (по документам - Жолобяне) Оричевского р-на Кировской обл. в зажиточной крестьянской семье. Физпедуч-ще в Халтурине (1958). Спортфак Кировского госпедин-та (1961). Рядовой ракетных войск в Казахстане (1962-65). Худ. отделение Кировского уч-ща искусств (1970). Учился год у Артамощенко (1966-67). Работал тренером ДЮСШ, художником-оформителем нововятского ДК "Труд". С 1978 преподаёт в Кировском худ. уч-ще. З/плата - 1500. Пенсия - 3600. Аренда мастерской - 2000. Член СХ (1980). Атеист. Картины - в КХМ, в частных коллекциях Германии, Франции, США. С первой женой Розой (учительницей истории) жил 18 лет. Со второй женой Нелли - с 1980. Дочь от первого брака Элли Роженцова (в бизнесе). Внучка Олли. Пристрастия: Бунин, Тургенев, Толстой, Чехов, Гоголь, Чайковский, Мусоргский, Левитан, Туржанский, рябина на коньяке. Периодически бросает курить ("курение - худшее из зол").
"Вятская особая газета" 10.04.2008, № 14
