Главная

О журнале

Оглавление

Отзывы

Рыжая обнажённая. 1997. Орг., м.

Борис КИР: «Три цвета моей философии»

Интервью с вятским художником

В январе-марте 2002 года в выставочном зале Кировского художественного музея им. Васнецовых прошла выставка «Диалоги. Три дуэта». Одним из ее участников был Борис Кир.

КИР Борис Сергеевич род. 9.09.1963 в Кировограде (Украина). Служба в ВМФ (1980-83). Красноярское худ. уч-ще им. Сурикова (1991). Переехал в Киров в 1996. Работает художником выставочного зала КХМ. Женат. Работы - в частных коллекциях России и Германии. Пристрастия: Ахматова, Достоевский, Кортасар, Гессе, Маркес, Паганини, Бах, Моцарт, Сибелиус, Хачатурян, Прокофьев, рок-музыка 60-70-х, Тарковский, Феллини, Гайдай.

- Через какие стилистические этапы Вы прошли?

- Не могу определить этапы как таковые. Мои работы - разные, но их всё равно объединяет одно. Если я сегодня отдаю предпочтение примитиву, то назавтра могу принять кубистическое решение. То есть я не работаю в одном стиле по нескольку лет. Я бы не назвал это метанием. Просто в зависимости от настроения мне интересно или работать жёстко-конструктивно с совершенно условным видением мотива-образа, то есть свести к минимуму этот символ, или же, наоборот, обратиться к каким-то приёмам символизма. Но это не значит, что я перехожу от одного стиля к другому - от примитива к кубизму, от кубизма к символизму - и что к примитиву больше не вернусь.

Душа. 1997. Х., м.

- То есть Вы можете одновременно писать в разных стилях?

- Но объединяя их чем-то своим. Например, в кубистических работах я стремлюсь объединить имперессионистическое видение цвета и конструктивные формы, пытаюсь все наработки мирового искусства соединить в одно. Сюда могут войти приёмы и других стилей. И всё это постоянный процесс.

- Вы пытаетесь соединить разные стили в пределах одного стиля? Это и называется постмодернизмом? Именно в такой манере Вам интересно работать?

- Да. Мне печально наблюдать, когда художники выбирают одну какую-то ячеечку узенькую, определяют для себя на всю жизнь определенный удар кисти - вот только так и никак иначе. Считается, что такой художник «нашел себя, свое я». Говорят: «Он целен в своем творчестве». Но мне так вести себя просто скучно.

- Анатолий Пестов тоже из одной стилистики переходит в другие...

Вино из одуванчиков. 1997. Х., м.

- По отношению к творчеству он мне близок.

- На ком остановилось развитие мировой живописи?

- Оно не остановилось. Это чрезмерно амбициозные люди считают, что они закончили мировую живопись каким-нибудь унитазом, который они расписали, а живопись маслом - это, мол, такая архаика... Но я считаю, что покуда жив человек, будет живо желание творить даже такими архаическими способами, как живопись.

- Каковы Ваши предпочтения в изоискусстве?

- Я очень люблю древнерусскую икону. От нее беру в свои картины символизм, примитивную стилистику. От Врубеля - цвет, экспрессию, то есть, если можно так назвать, демиургию. Мне близки Ван Гог, Гоген, Модильяни, Коровин, Серов. Кандинского очень люблю. Из западных символистов - Климт, Эгон Шиле. Из вятских наиболее интересны и близки мне по духу: Самсонов - замечательный художник, Мочалов, Пестов, Жолобов.

- Испытываете ли Вы противодействие традиционной вятской реалистической школы?

- Дело в том, что у них своя «свадьба», а у меня - своя, и на их «свадьбу» меня не приглашают, да я, собственно, и не рвусь. На их «свадьбу» не приглашают и такого художника, как Самсонов. Но никакой трагедии для себя мы в этом не видим.

Роза. 2001. Орг., м.

- Вы не влезаете в дрязги местных реалистов и постмодернистов?

- Какие дрязги? Сейчас всё крутится вокруг того: кто продаст, тот и прав. Сейчас у нас время рынка, к сожалению.

- Кто успешнее продается - реалисты или постмодернисты?

- Не слежу, кто кого покупает. У меня, например, некоторые работы даже выпрашивают продать. Картины «Душа» и «Зной» хотели купить разные люди, но я не продавал. Есть вещи, которые я не продаю. А есть те, которые продаю, но в надёжные руки. С последней выставки, например, купили «Рыжую обнажённую» и «Вино из одуванчиков».

Как говорит один знакомый художник: если есть клёв, то есть, но если нет клёва, даже хоть шедевр Рембрандта выставь - ломаного гроша не дадут. Несколько раз приценивались к моей копии «Юдифи» Климта, но разве найдётся любитель, кто повесит у себя изображение женщины, которая держит в руках отрубленную голову мужчины? Женское агрессивное начало покупателям-мужчинам не близко чисто психологически.

Вила Ириса. 1995. К., м.

- Ведёте ли Вы богемную жизнь?

- Когда мне вести богемную жизнь, когда у меня вечные проблемы то с жильем, то с ремонтом?

- Женские Ваши модели - это Ваша жена?

- Не всегда. Я люблю свою жену, она мне нравится. Кроме того, мне нравится образ Марлен Дитрих - женщины-вамп, образ холодной женщины Катрин Денёв и такая менее раскрученная французская актриса, как Сидней Ромм, - в «Красных колоколах» Бондарчука она играла подругу Джона Рида. Но образ Анны Ахматовой как женщины и поэта я бы поставил первым. Для меня это как богиня, неземная женщина. Я несколько лет работаю над ее образом.

- Во что сегодня вылилось Ваше увлечение компьютерной графикой?

- Мне стало скучновато. Всё получается слишком легко: одна картинка может быть в разных интерпретациях, и все они будут эффектны. В итоге вся эта компьютерная графика превратилась в бессмыслицу. Я согласен, она может быть очень эффективной для вещей массового потребления, для дизайна. Но как произведение искусства - с большой натяжкой. Есть компьютерные программы, которые изображение делают кубистическим, импрессионистическим, акварельным, карандашным, но всё равно видишь, что это сделано машиной. Вот когда рука художника выдаёт экспромтом какие-то ошибки, то потом с этими ошибками произведение начинает играть, наполняется человеком, энергетикой. А компьютер - это машинерия с пикселями.

«Хорони, хорони меня, ветер». 1999. Орг., м.

- Какие эстетические впечатления последнего времени были для Вас наиболее сильными?

- Я, наконец, добрался до Третьяковки, до Врубеля и в его зале провел очень много времени. Ни одна репродукция не даёт, например, точного изображения врубелевской «Девочки на фоне персидского ковра» (из Киевского музея русского искусства). На репродукциях эта картина имеет красновато-коричневый фон, а на самом деле она глубоко синяя. Когда увидел, просто поразился, насколько любая репродукция врёт.

- Куда идёт изобразительное искусство сегодня?

- По-моему, оно не идет, а танцует. Потанцует на одной площадке и переходит на другую. Потанцевало на площадке идеологическо-политической совковой системы, а теперь танцует на соседней рыночно-буржуазной. И там грязь была, и тут дерьмо. Но утопчем грязь-то, утопчем со временем.

- В чём Ваша философия?

- Правила у меня очень простые, но я считаю: чем проще, тем лучше. Первое - никогда не лгать себе. Второе - жить самому и не мешать другим. Третье - любить землю, на которой живешь.

- Этот message вкладывается и в картины?

Птица Уюй. 1997. Х., м.

- Во всех работах это завязано на философии цвета. В живописи для меня главное - цвет. Каждый цвет несет и смысловую нагрузку, и энергетическую. Для меня главный образующий - белый даже не цвет, а свет. А три цвета - синий, зелёный и красный - отвечают трём принципам философии: синий - это цвет неба, Бога, красный - это цвет людей, нашего социума, нашего бытия, а зелёный - цвет земли. И свое послание я выражаю в таком подходе: синий цвет - это не лгать себе, красный цвет - это жить самому и не мешать жить другим, зелёный цвет - это любить землю, на которой живешь. Не в том смысле, что любить конкретную землю, на которой находишься, а в мировом масштабе - планету.

Михаил КОКО

Следующая статья: Евгений МИКРЮКОВ. Вперёд к Баху, или Танцы в ритме супермаркета (путешествие меломана из Кёнигсберга в Вятку)