|
Много есть путей Но великий путь не найти на карте Лао Цзы «Дао дэ цзинь» Мы - невротики Кировский Центр стратегического планирования, возглавляемый Анатолием Горбушиным, провел исследование политического сознания кировчан. Оказалось, что из 500 опрошенных подавляющее большинство являются невротиками (см. «Вятский наблюдатель» N 23, 2001). В отличие от нормальных людей невротики постоянно испытывают чувство собственной неполноценности и склонны объяснять свои неудачи злой волей других людей. Они весьма агрессивны, придирчивы, но пассивны, когда необходимо проявить волю и самостоятельность. Такие люди не делают даже того, что в их силах. Например, возмущаются грязью в своем подъезде, но не убирают ее. Кировчане в своей повседневной жизни ориентируются на стабильность, безопасность, гармонию в семье и обществе. Абсолютно неважны для них ценности самореализации, творчества, личной свободы. Многие испытывают ностальгию по советской жизни с ее ценностями равенства, социальной справедливости, понимаемых так, что у всех должно быть поровну материальных благ, независимо от труда и способностей. Кроме того, у наших людей нет общих ценностей. Если раньше большинство ощущало себя частью советского народа, то теперь люди не знают, кто они, что в их силах и что их ожидает в будущем. Анатолий Горбушин задаётся вопросом: что общество и власть должны сделать, чтобы люди избавились от невротического синдрома? И отвечает: новая элита должна внятно предложить стране новые ценности, новые смыслы. Это ценности личной свободы, «своего дела». Но для этого элита должна осознать себя таковой, то есть принять ответственность за страну. Если этого не произойдет, разгневанный народ не будет разбирать, кто был честным, а кто нет. И будет действовать по принципу: есть мобильный телефон - значит, грабил Россию. Три вопроса Горбушину Мы, новые русские, научим вас, невротиков, жить. Таков ответ Горбушина нации. Хочется задать несколько вопросов исследователю (которые мыслящее человечество уже задало себе, чтобы понять, как следует жить): Первый: КАК МОЖНО ЧЕЛОВЕКУ, ЖИВУЩЕМУ БЕССМЫСЛЕННО, ДАТЬ СМЫСЛЫ? ЗНАМЕНИТЫЙ ДЗЭНСКИЙ ВОПРОС: КАК В НАПОЛНЕННУЮ ЧАШУ НАЛИТЬ ВОДЫ? Если заглянуть в этот коан - ответ лежит на поверхности. Чашу надо опустошить. Но для этого необходимо сделать усилие. Готово ли к нему наше общество? Старшие поколения, как верно говорит Горбушин, ностальгируют по прошлому, а новое - выбрало пепси (то есть ему наплевать на прошлое и на любые авторитеты). Общество (диссиденты не в счёт) так и не опрокинуло чашу своего тоталитарного прошлого: не очистилось от насилия, а значит, не готово к новой жизни. У власти - представители всё той же коммунистической партэлиты, в то время как в других странах бывшего соцлагеря их заставили ответить за социализм. Мы плывем по течению, а значит, с нами может случиться всё, что угодно: фашизм, путч, ГКЧП. Мы как общество, как единый гражданский организм еще не состоялись. В вопросе я говорю о человеке, в ответе - об обществе. Невозможно говорить о смысле для каждого, а постулировать бессмысленность русской жизни в самом вопросе было бы неправильно. Оценки до исследования дурно пахнут. Второй вопрос: КАК МОЖНО ДО ПОИСКА СМЫСЛОВ ГОВОРИТЬ О НИХ? ИЛИ ЧТО МОЖНО СКАЗАТЬ О ПУТИ, НЕ ПРОЙДЯ ЕГО? Почему русским нужны либеральные ценности свободы, «своего дела», если большинство из нас остаются по сути своей крестьянами? Живя в городе, мы до сих пор, спустя больше чем столетие после отмены крепостного права, прикреплены к своим земельным участкам. Без огорода в России не прожить. А человек, живущий огородом, живёт, как говорил Ортега-и-Гассет, растительной жизнью. Он подчинён смене времён года, сезонов земельных работ, у него нет свободы. Той самой свободы, которую массам даёт только капиталистический рынок труда. У жителя небольших провинциальных городов России нет времени на профессиональное саморазвитие. Поэтому в России, за исключением крупных городов, рынка труда нет. Человеку приходится держаться за свое рабочее место, потому что ему чаще всего некуда идти. И чем меньше город, тем хуже жизнь его горожан. В маленьких городах вся жизнь организуется вокруг одного предприятия. И если оно захиревает, захиревает всё в округе. В деревне крестьянин зависит от местного начальства не меньше, чем при крепостном праве: он может остаться даже без дров, если ослушается. Например, не так проголосует на выборах или не отдаст свой пай начальству. В хозяйствах нашей области были такие случаи. Житель российской провинции находится не в положении наемного рабочего (служащего), а в положении, близком к рабству. А такой человек лишен выбора: за него всё решает его хозяин. Но такова ситуация для тех, кто ее принимает как единственно возможную для себя. В абсолютном смысле это происходит только в животном мире. У людей всегда есть выбор. То есть свобода. Даже в деспотическом обществе, каким был социализм, у нас у всех был выбор жить в нём или вне его. И этот выбор не всегда означал пространственное решение - эмиграцию. Свобода многообразна. Она может представляться как выбор шоколада в супермаркете или как выбор жизненного пути. В этом выборе - мера личной свободы каждого. Если первое требует только наличных, второе - мысли. То есть понимания себя и мира, в котором живешь. Понимание - достигшее понятия отношение к себе и миру. В понятии, по Гегелю, мышление достигает существа и сущности. Настоящая свобода - это мысль. И наоборот, по Гегелю. Мысль - это свобода. В мышлении - назывании вещей (противоречу Хайдеггеру, говорившем о мышлении как о вопрошании бытия) - человек достигает свободы. Только мысля, человек понимает свою непохожесть на весь остальной мир и осознает мир необходимости. Но свобода есть то, что для большинства, по Горбушину, не имеет никакой ценности. Навязать свободу значит заставить человека самостоятельно мыслить. Это невозможно. Невозможно заставить делать то, что в нашем обществе подавлялось всегда не только методами прямого насилия, но и самой культурой. Самое высокое проявление русского духа - русская литература XIX века мыслила только маленького человека, который не способен мыслить по определению. За него думает его начальник. А всякая иная жизнь представлялась либо скучающими «героями нашего времени», либо Чичиковыми - душой бюрократического мира. Чьи самые сладострастные мысли - о мертвых душах. Мертвые души становятся размышлением и мерилом ценности живых. Достоевский, больше всех думавший о свободе как о самом великом испытании человека, в «Великом инквизиторе» усомнился в том, что массы хотят ее. А своих размышляющих героев поместил в подполье, желая сказать, что мысль - вне жизни, устроенной обычными людьми. Опыт Раскольникова является онтологическим доказательством тезиса о том, что мысль - это зло. На заре русского капитализма Чехов в «Вишневом саде» показал, что появление людей с «собственным делом» неизменно означает жестокую, бессмысленную смерть поместного дворянства. Никаких новых смыслов. Гибель, распад, торжество хамов, рубящих вишневый сад. Печально, что это даже не трагедия. Потому что за ней следует катарсис. Здесь нет никакого катарсиса. Тем более никакой радости и веселья, с какими Европа прощалась со средневековьем. Нам труднее, чем другим, идти к цивилизации. Призрак свободы породил невротизм в нашем обществе. Когда человек, привязанный к своей низкооплачиваемой работе, видит, что его сосед стал новым русским, он впадает в депрессию. Потому что не понимает: чтобы жить лучше, нужно быть другим. Третий вопрос: ОТКУДА ВОЗЬМЁТСЯ ЭЛИТА, СПОСОБНАЯ НАУЧИТЬ СВОЙ НАРОД НЕ ПИСАТЬ В ПОДЪЕЗДЕ ИЛИ ЖИТЬ ОСМЫСЛЕННО? Я знаю, что сам-то Горбушин, когда был директором коммерческого центра «Вятский», постоянно думал о карьерном росте своего персонала, учил его личным примером. Даже книжку написал под названием «Отдел обучения в структуре фирмы». Эх, побольше бы нам Горбушиных! Но показать, куда развиваться коллеге, а куда нации, - не одно и то же.
А еще я знаю бизнесменов, которые вывесили у себя в офисах портреты Президента Путина, некоторые очень гордятся своим доступом к телу. Когда у нас будет другой президент, они забудут о Путине. Я не раз видела, как в кабинетах высоких чиновников менялись портреты вождей, но не предполагала, что богатые унаследуют привычки бюрократии. Что, Анатолий Евгеньевич, эти люди способны стать элитой? В России никогда не было элиты, которую слушал ее народ. Прежде всего у нас не было собственной правящей элиты. Мы жили под патронатом варягов, потом - семей немецких князей, которые в душе глубоко презирали русских. После 1917 года их место заняли большевики. Отчуждение между народом и властью усилилось. Большевистская бюрократия оказалась преступным государством, уничтожившим миллионы своих сограждан. Нынешняя власть наследует старой. Все представители правящей элиты - из КПСС, КГБ и других силовых структур. Может быть, поэтому бизнес с такой готовностью продемонстирировал лояльность Путину? Что, Анатолий Евгеньевич, эти люди способны что-то предложить нации? А что лучшие представители нации, были ли они элитой? Пушкин, любимый поэт нации, «наше всё», чувствовал ли себя представителем элиты? Спроси его так, щекотаться полезет. Или что-нибудь в этом духе. И любим мы его, потому что он такой же, как мы в наши лучшие минуты, дурак (подробнее см. www.nmay.narod.ru). Чаадаев, первый заговоривший о бессмысленности русской жизни, был объявлен сумасшедшим. А другие мыслители - Достоевский, Толстой, Соловьев? Разве они стали учителями русских? Нет. Наше общество пребывает в депрессии. Даже успешные люди ни в чем сегодня не уверены и боятся заглядывать в будущее. Нация пытается лечиться: создаёт искусство, избавляющее от невротизма. Вот, к примеру, фильмы Алексея Балабанова «Брат» и «Брат 2» (подробнее об этом «Бинокль» N 13), бодровские «Сестры». Брат мстит за брата, сестра защищает сестру. Как видите, мы способны еще любить и жертвовать собой ради своих близких. Разве этого мало, чтобы быть человеком? Хотя бы родовой, дохристианской общности. Вера ЯКУБОВИЧ
|
© журнал «Бинокль».
Гл. редактор: Михаил Коковихин , 2002-2004 Дизайн, верстка: Игорь Полушин, 2002-2004 |