Главная

О журнале

Оглавление

Отзывы

Советник Вятского губернского правления Михаил Салтыков

«О, провинция! Ты растлеваешь людей!»

Cалтыков-Щедрин о Вятке

Самой знаменитой книгой про Вятку и по сей день остаются «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина. Подписанные псевдонимом Н.Щедрин, очерки вышли в Петербурге в 1856 году и обессмертили наш город под именем Крутогорск. Первые вятские читатели Щедрина настойчиво пытались выяснить подлинные фамилии «пропечатанных». Лидия Спасская в «Опыте характеристики по воспоминаниям своих родственников» писала:

«Появление "Губернских очерков" сильно взволновало вятчан, узнавших в героях рассказов многие портреты. Так как очерки носили характер сатирический, то в них попали большей частью не те лица, которые пользовались уважением автора, а совсем противоположные, и при этом нарисованы они были в самом непривлекательном виде, и естественно, что оригиналы портретов сильно оскорбились... Они, оказывая ему гостеприимство, никак не ожидали, что будут увековечены им в литературе и при том показаны в таком непривлекательном виде, и находили, что это со стороны его чрезвычайная коварность, хором поносили его и возмущались его "черной неблагодарностью"».

В мае 1859 года учитель Шемановский писал из Вятки институтскому товарищу - известному критику Добролюбову: «Щедрина пока все ругают, особенно за то, что он заглянул в семейные отношения крутогорцев, что считается здесь неприкосновенною святынею. Многое в его очерках объясняют личностями (личными отношениями) его с крутогорцами и рассказывают про него разные скандальные истории. Его "Очерки" известны по всей Вятской губернии даже станционным смотрителям и ямщикам почтовым...»

В нашу публикацию вошли избранные цитаты из произведений, созданных Салтыковым на вятском материале («Губернские очерки», «Письма из провинции», «Благонамеренные речи»), а также строки писем, отправленных Салтыковым из Вятки.

А.Витберг. Вид Вятки

«Здесь конец миру»

«В одном из далеких углов России есть город, который как-то особенно говорит моему сердцу. Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то все немощеные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокаивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его. Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания.

И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру» (Губернские очерки. Введение // Здесь и далее: Собр. соч. в 20-ти т. М., 1965. Т.2, с.7-8).

«...народонаселение Вятской губернии почти исключительно состоит из казенных крестьян, и затем из удельных; помещичьих же имений вообще очень мало и большая часть помещиков, в особенности же из более значительных, не живет в этих имениях...» (Очередная выставка сельских произведений... // Вятские губернские ведомости, 1851, N 4, II отд., с.24).

«За отсутствием дворянства интеллигенцию у нас представляло чиновничество и весьма немногочисленное купечество, высшие представители которого в этой местности искони променяли народный зипун на немецкий сюртук. К интеллигенции же причисляли себя и довольное количество ссыльных, большая часть которых принадлежала к категории политических» (Благонамеренные речи. Тяжелый год. // Т.11, с.407).

«Одна из самых ярких особенностей наших захолустных городков заключается в том, что там почти совсем нельзя встретить постороннего, наезжего люда. Все, что ни видится на улицах, на площадях, в присутственных местах, в лавках - все это тутошнее, живущее здесь только потому, что постепенно нагуляло себе как бы естественные кандалы. Постороннему здесь нечего делать, а потому незачем и приезжать. Это до такой степени верно, что нет ни одного провинциала, который не сознавал бы этой истины и не взглянул бы удивленными глазами на приезжего, не спешащего сломя голову вон. Провинциальный город никогда ни для кого не служил целью, а только стоял на пути, который так, кажется, и перелетел бы, если б были крылья» (Письма о провинции. // Т.7, с.324).

«Изнуряющая мысль о гроше»

«Работы такая погибель, что я решительно нередко теряюсь: иногда и желал бы всякое дело обработать совестливо и зрело, но так устаешь, что дело невольно из рук валится. Помощников у меня решительно нет, ибо всякий старается сбыть дело с рук. Весьма замечательно, что я менее всех нахожусь на службе и более всех понимаю дело, несмотря на то, что у меня есть подчиненные, которые по пятнадцати лет обращаются с делами» (Письма. // Т.18. Кн.1, с.85).

«Существуют, однако, вопросы, к которым масса не может относиться иначе, как с возбужденным интересом. Это вопросы ближайших нужд, из совокупности которых слагается жизнь коренного обывателя и возделывателя земли; на сцене - изнуряющая мысль о гроше; на сцене - вечная забота, вечная сутолока, имеющая в предмете завтрашний день...

А в том-то и заключается действительное несчастье масс, что они не имеют досуга для развития, что они живут только настоящей минутой и что для ограждения настоящей минуты им выгоднее признать зло застывшим или, в крайнем случае, что-нибудь выторговать у него, нежели начать его прямое обличение» (Письма. // Т.18. Кн.1, с.335).

Вятка. Дом Иоганна Раша на Вознесенской улице, в котором М.Салтыков жил в 1848-55 годах (ныне Дом-музей Салтыкова-Щедрина на Ленина 93)

«Страстишка пофрантить»

«Пожары в нашем городе, благодарение богу, редки, и вот местные распорядители, чтоб не лишить пожарных лошадей полезного моциона, придумали ссужать их под кавалькады туземным аристократам. Недавно одна из таких кавалькад красовалась по улицам города, и обыватели имели случай убедиться, что лошади эти выезжены под верх весьма удовлетворительно» (Письма о провинции. // Т.7, с.339).

А.М.Полиновский, сын директора вятской гимназии вспоминал: «Когда у нас собиралась интеллигентная компания, вечер проходил торжественно и серьезно. Совсем другое дело чиновники "высших сфер": ученых разговоров эта компания не вела, а, выпив три или четыре пунша, садилась за зеленый стол. Играли всегда в бостон, чрезвычайно тонкую, умную и интересную игру, представляющую соединение винта и преферанса. Вечер завершался обильным ужином с серьезной выпивкой, в которой наиболее отличался акушер Федоров, говоривший за каждой рюмкой о необходимости "помазать сердце"» (Полиновский А.М. Вятка и вятская гимназия: 1835-1846 гг. // Вятские губернские ведомости. 1890, N 85, 24 окт., с.3-4).

«Страстишка пофрантить», в которой сатирик признавался Л.Ф.Пантелееву, заставляла Салтыкова заказывать себе туалеты исключительно в Петербурге, притом у самых дорогих портных и обувщиков. «Я крайне был бы сконфужен, ежели бы мне пришлось франтить с помощью вятских портных» (Письмо Салтыкова брату. Письма. // Т.18, с.96).

«Недавно цвет нашего аристократического общества давал с благотворительной целью любительский спектакль. При этом способ привлечения публики был избран хотя и не новый, но весьма оригинальный: билеты навязывались обывателям под угрозой мести; сказывают даже, будто некоторые извозчики получили по нескольку билетов и были в большом затруднении, в каких костюмах явиться на драматический фестиваль. Одним словом, явился новый, неожиданный налог» (Письма о провинции. // Т.7, с.221-222).

«Вообще, посещая "приятное семейство" по понедельникам, я всегда нахожусь в самом тревожном положении. Во-первых, я постоянно страшусь, что вот-вот кому-нибудь недостанет холодного (...), во-вторых, я вижу очень ясно, что Марья Ивановна (так называется хозяйка дома) каждый мой лишный глоток считает для себя оскорблением; в-третьих, мне кажется, что в благодарность за вышеозначенный лишний глоток, Марья Ивановна чего-то ждет от меня, хоть бы, например, того, что я, преисполнившись яств, вдруг сделаю предложение ее Sevigne...» (Губернские очерки. Приятное семейство. // Т.2, с.98).

«Живут здесь люди одними баснями да сплетнями»

«Ты не поверишь (...), какая меня одолевает скука в Вятке. Здесь беспрерывно возникают такие сплетни, такое устроено шпионство и гадости, что подлинно рта нельзя раскрыть, чтобы не рассказали о тебе самые нелепые небылицы. Хотелось бы куда-нибудь (...) от этой непотребной Вятки» (Письма. // Т.18. Кн.1, с.60).

«Живу я по-прежнему очень-очень скучно, тем более, что мне общество здешнее до крайности надоело, и я большую половину моего знакомства совершенно оставил. Живут здесь люди одними баснями да сплетнями, от которых порядочному человеку поистине тошно делается...» (Письмо Салтыкова брату 28 июля 1852 года. Письма. // Т.18. Кн.1, с.98).

«А сон великое дело, особливо в Крутогорске. Сон и водка - вот истинные друзья человечества. Но водка необходима такая, чтобы сразу забирала, покоряла себе всего человека; что называется водка-вор, такая, чтобы сначала все вообще твои суставчики словно перешибло, а потом изныл бы каждый из них в особенности. Такая именно водка подается у моего доброго знакомого, председателя. Носятся слухи, будто бы и всякий крутогорский чиновник имеет право на получение подобной водки. Нужно справиться: нет ничего мудреного, что коварный откупщик употребляет во зло мою молодость и неопытность» (Губернские очерки. Скука. // Т.2, с.259).

Сестры Болтины, дочери вице-губернатора. Слева - Елизавета, невеста М.Салтыкова

«Потребность общественности»

«О провинция! Ты растлеваешь людей, ты истребляешь всякую самодеятельность ума, охлаждаешь порывы сердца, уничтожаешь все, даже самую способность желать! (...) Какая возможность развиваться, когда горизонт мышления так обидно суживается, какая возможность мыслить, когда кругом нет ничего вызывающего на мысль? (...) Да; жалко, поистине жалко положение молодого человека, заброшенного в провинцию! Незаметно, мало-помалу, погружается он в тину мелочей и, увлекаясь легкостью этой жизни, которая не имеет ни вчерашнего, ни завтрашнего дня, сам бессознательно делается молчаливым поборником ее. А там подкрадется матушка-лень и так крепко сожмет в своих объятьях новобранца, что и очнуться некогда. Посмотришь кругом: ведь живут же добрые люди, и живут весело - ну, и сам станешь жить весело» (Губернские очерки. Скука. // Т.2, с.264).

«...потребность общественности есть сама по себе живейшая потребность человека, не следует забывать, что тот умственный запас, который заготовлен в прошедшем, необходимо должен глохнуть и засыпать по мере того, как прекращается процесс освежения и возобновления его. При отсутствии живой проверки мысли человек становится в странное положение своего собственного оппонента и своего собственного защитника. Этот недостаток мог бы быть отчасти устранен, если б была книга, но в наших мурьях очень много навозу и меньше всего книг» (Письма о провинции. // Т.7, с.338-339).

«Почта приходила к нам из Петербурга два раза в неделю, да и то в десятый день. Собирались в почтовые дни в клубе, мы с жадностью просматривали газеты и передавали друг другу известия, полученные частным путем...» (Благонамеренные речи. Тяжелый год. // Т.11, с.455).

«Я оставляю Крутогорск, передо мною растворяются двери новой жизни, той полной жизни, о которой я мечтал, к которой устремлялся всеми силами души своей... И между тем внутри меня совершается странное явление! Я слышу, я чувствую, что какое-то неизъяснимое тайное горе сосет мое сердце... "Уже ли я в Крутогорске оставил часть самого себя?" - спрашиваю я мысленно. Но текущие по щекам слезы, но вырывающиеся из груди вздохи красноречивее слов отвечают на этот вопрос! Да! Не мог же я жить даром столько лет, не мог не оставить после себя никакого следа!» (Губернские очерки. Дорога. // Т.2, с.466).

Составила Елена БЕЛЯЕВА