 |
| Рубрики |
| Авторы |
| Персоналии |
| Оглавления |
| Архив |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
|
| Главная | |
О журнале | |
Оглавление | |
Отзывы |
Михаил Коковихин, журналист:
Создай свой иероглиф!
Кировская журналистка Татьяна Журавлёва для цикла документальных монологов «Буквица профессии» взяла интервью у главного редактора «Бинокля»
М. К.: - Мне кажется, что интересен сам человек, а не его профессия. Его особая индивидуальность, уникальность. А профессия - это прикладное, она часто случайна. Расскажу свою версию, почему и как я, типа, стал журналистом. Хотя, по-моему, мне удалось больше в поэзии, чем в журналистике. Хотя и в журналистике тоже…
Начало славных дел
С детства я любил читать книги. Потом начал писать стишки, а к десятому классу и сатирическую прозу. И сразу после окончания школы мои пародии и миниатюры стала печатать "Кировская правда". Год после школы отработал в Госбанке, - чтобы решить, идти по бухгалтерской части или по литературной. В итоге выбрал филфак.
На подготовительных курсах я вошёл в неформальный кружок, куда историк Валентин Дмитриевич Сергеев приносил опальную литературу - "Один день Ивана Денисовича" Солженицына, "Затоваренную бочкотару" Аксёнова. А со второго курса возник философский кружок под руководством преподавателя философии Михаила Ивановича Ненашева, который вместо марксизма-ленинизма знакомил студентов с экзистенциализмом: обсуждали "Постороннего" и "Чуму" Камю, "Мухи" Сартра, "Смерть Ивана Ильича" Толстого… И параллельно мы создали городской киноклуб "Кадр" в кинотеатре "Мир", куда тоже заказывали в кинопрокате фильмы в духе экзистенциализма - "Пир хищников" Кристиан-Жака, "Профессия: репортёр" Антониони, "Под стук трамвайных колёс" Куросавы, а потом это всё обсуждали. Я многого тогда набрался от Ненашева и Сергеева, от размышлений над литературой и кино. А на лекциях филолог Лидия Николаевна Лузянина рассказывала нам про соцреализм очень нетрадиционные вещи: например, что это нормативный метод. А я, студент, уже переводил это на свой язык: нормативный - это, значит, диктующий какие-то обязательные нормы и даже как бы цензурный. Она это говорила очень изящно, хотя тогда в 70-х годах это была такая крамола.
Официальные взгляды на жизнь навязываются системой, чтобы человек подчинялся и не бунтовал. Но кому-то более интересны какие-то еретические взгляды, которые наиболее соответствуют его потребностям и возможностям. И когда в институте преподаватель эстетики нам говорил, что рок-опера "Иисус Христос Суперстар" - это идеологическое оружие Запада в борьбе против СССР и что она тлетворно влияет на нашу молодёжь (а я как раз в это время переводил либретто этой оперы для запрещённого потом вечера в ДК), то я подумал: чего-то он гонит…
При выпуске из пединститута я получил свободное распределение. Ещё на практике в школе понял, что работа учителя не для меня. В библиотекари тоже не пошёл. А в управление кинофикации меня не взяли. В итоге устроился в областную газету "Комсомольское племя", где печатался ещё студентом.
Специализировался на культуре. Ездил в командировки в стройотряды и сельские клубы, писал о замерзающих залах, проваливающихся полах, о бутылках, которые катаются с задних рядов к сцене. А в городе - про выставки, спектакли, кино, про народные театры, про мастериц комбината "Искож", которые делают искусственную замшу. Отработал три года, а потом начались всякие конфликты с КГБ: в 1981 году вводилось военное положение в Польше, и здесь, в глубинке, зачищали всех фрондёров. Я ушёл в многотиражку "Речник Вятки", но выдержал там только три месяца: скучно. Какое-то время не работал, потом печатался под псевдонимом в "Комсомольском племени", ездил в колхоз от "Кировской правды" писать о падеже коров…
Свобода -
наш компас земной
В КГБ меня вызвали повесткой. 81-ый год, мне 27 лет. Первая мысль: срочно спрятать крамольную литературу и записи чуждых радиоголосов! Утром решил унести всё это к двоюродной сестре, но её не оказалось дома, и тогда я пошёл в кинотеатр "Мир", что напротив местного управления КГБ, и оставил свёрток в кассе у знакомой кассирши. Попросил: сохраните тут пока, - и пошёл в КГБ.
…Гебисты принялись воспитывать: если ещё раз вы допустите антисоветские разговоры или распространение в самиздате ваших стихов и прозы, получите срок. Это называлось "профилактика". То есть они не отдавали дело в суд, а хранили материалы у себя - это был такой дамоклов меч, шантаж. Но прегрешения у нас, авторов альманаха "Ноев ковчег", были мелкие: типографию мы не устраивали, а печатали на машинке под копирку, я переплетал. Поэтому всё это было немножко игрой: они за нами бегали, а мы увиливали, не давали им поводов сшить реальное уголовное дело, а потом начинали по-новой. Кошки-мышки...
А обыск был в 85-м. Вернее, даже не обыск: Юра Исупов, лейтенант КГБ, попросил выдать запрещённую литературу и привёз меня на чёрной "Волге" к дому. Так-то он должен был подняться ко мне, чтобы я ему добровольно эти рукописи сдал, но Юрий Геннадьевич поступил интеллигентно и вежливо, потому что мы с ним давно знали друг друга (он окончил истфак), и сказал: я просто посижу в машине, а ты сходи, забери и принеси мне. Ну, я и взял "Гадких лебедей" Стругацких в самиздате, свои стихи притащил, но всё обошлось, было уже начало Перестройки.
В СССР свобода ощущалась как то, чего у нас нет, и то, чего бы нам хотелось. А нам тогда не хватало книг, которые в спецхране, и фильмов, которые не прокатывались. Свобода ещё ощущалась как необходимость в журналистской и литературной работе - из-за жёсткой цензуры. И мы этой свободы долго добивались, и добились - сначала в самиздате и на поэтических концертах в конце 80-х, а после 91-ого года и по всей стране. Потом охранители взяли реванш, и сейчас свобода опять - необходимость. Но маятник когда-то качнётся и в другую сторону.
Свобода ощущается человеком лично, экзистенциально, и чувство свободы, желание свободы - это всё-таки воспитываемое чувство. Семью моего отца чуть не раскулачили в конце 20-х годов, помог только наш родственник из Москвы, заместитель наркома соцобеспечения РСФСР (он участвовал в революции, и есть даже книжка Михаила Суворова "Революционеры Вятки. Михаил Коковихин"). Он позвонил в сельсовет, и конфискацию имущества отменили.
Поэтому у отца и всех его братьев отношение к советской власти было всегда скептическое, и, возможно, это частично повлияло и на меня: я слышал все эти разговоры.
А тогда, в 85-м, гебисты своими допросами и изъятием литературы вынудили нас легализоваться, и в 86-м году мы с группой соратников-поэтов (Сырнева, Ухов, Голиков, Котов) создали литературный клуб "Верлибр" и стали делать машинописный журнал "Авангард", я был его первым редактором.
Там печатались неподцензурные стихи и модерновая проза - простейшие материалы мы делали с юмором. Затем несколько верлибровцев перешли в газету горсовета "Выбор", где пытались обновить наш ироничный литературный язык. И считалось, что "Выбор" - лучшая городская газета начала девяностых. В 92-м мы перешли в новый еженедельник "Товар-Деньги-Товар" и там вообще отвязались по-полной, обогатив неформальный авангардовский опыт стилем газеты "Коммерсантъ": короткие заметки, никаких соплей, смешные запоминающиеся заголовки. В "ТДТ" я проработал до 95-го года…
Искусство каллиграфии
Я очень люблю арабского средневекового поэта Абу-ль-Аля аль-Маарри - у него пронзительные короткие стихи о превратностях жизни. В принципе, они экзистенциалистские. Я тоже всегда стремлюсь лаконично выражать свои мысли, в том числе в журналистике, то есть предпочитаю писать короткие заметки-миниатюры, чтобы минимумом средств отразить то, что произошло. Мне нравится искусство каллиграфии, когда одним росчерком кисточки пишется, допустим, какой-то иероглиф. Или портрет. И потом не переделывается. В этой спонтанности, может быть, небрежности, есть свой кайф. И мастерство, и искусство.
Думаю, что свои лучшие материалы по культуре я написал на рубеже веков, когда работал в "Вятском наблюдателе". От кукольного театра я получил тогда в награду куклу "Неистовый Майкл" как "лучший театральный критик 1995 года".
Постепенно мои интересы сдвинулись в сторону культурологии. В 1999-м мы с искусствоведом Еленой Беляевой создали журнал "Бинокль" о культурной жизни Вятки. Через несколько лет журнал ушёл в интернет, мы его периодически обновляем.
Как профессионал ты должен знать не только азы в тех областях, о которых пишешь, но и погрузиться в это дело с увлечением и составить какую-то свою, может быть, теорию искусств - или взять её у авторитетного критика, например, у киноведа Сергея Добротворского или у театроведа Александра Соколянского. Мне очень нравились рецензии Соколянского, мы с Еленой брали у него интервью на фестивале "Реальный театр" в Екатеринбурге.
Свои театральные рецензии я не считаю выдающимися, они носят репортажный характер, с большой дозой иронии и эпатажа. Разгромных у меня нет: и художники, и режиссёры, и литераторы реагировали в основном нормально, выступал только один, даже не пускал меня в театр (но я всё равно просачивался).
Если я пишу про выставку или спектакль, то отвечаю только за свой взгляд, и мне не нужно ориентироваться на мнение, допустим, режиссёра. Ну, делаю какую-то поправку, зная, от чего данный человек может возбудиться, и выражаю свою позицию тонким плетением словес, в том числе эзоповым языком, сомнительными комплиментами. Пишешь как независимый критик, не желающий никого обидеть. В идеале. Но, с другой стороны, и от красного словца тоже отказаться не можешь.
В ожидании Годо
В середине нулевых годов я пришёл в "Вятскую особую газету" и там уже развернулся на полную мощь: завёл рубрику "Знатные люди Вятки" - о нонконформистах: художниках, литераторах, музыкантах, деятелях театра и политики, - а потом собрал все эти очерки и издал книгу. Спонсоров практически не было, деньги искал в том числе краудфандингом, директор типографии пошёл мне навстречу, и я оплатил весь тираж только после продажи: книжка разошлась хорошо.
Писал о тех, кого знаю по жизни, вставляя свои умозаключения, оценивая человека, каков он есть. Старался писать всё-таки о людях достойных, хотя с точки зрения власти кто-то из них - диссидент, смутьян, бузотёр. Ну, в том числе эта книжка и про меня, мемуары можно уже не писать.
Это очень тонкая материя - разница в восприятии человека: как он себя воспринимает, и как его воспринимает журналист. По крайней мере, я стараюсь не врать. Всё-таки главное в журналистике - писать правду, а не микшировать её из желания понравиться. Ты берёшь на себя право судить, но аккуратно и ответственно. Где она, золотая середина? Честно сказать, я не всегда её, видимо, выдерживал. И, бывает, сейчас читаешь какую-нибудь свою старую статью и думаешь: зачем я тут перегнул палку?.. Все мы меняемся, признаём свои ошибки. Ну, кроме Путина.
Работая журналистом, ты можешь встретиться с любым человеком, с каким захочешь, расспросить его обо всём. Твои возможности расширяются, ты не просто встречаешься с ограниченным кругом друзей-знакомых, а выходишь на широкую дорогу. В 89-м году на Всесоюзном совещании молодых писателей в Москве я общался с поэтами Дмитрием Быковым и Владимиром Друком, а руководителями у нас были известные литераторы из журнала "Юность" (Андрей Дементьев, Кирилл Ковальджи, Натан Злотников). В Вятке довелось поговорить с приезжавшими к нам Игорем Иртеньевым, Дмитрием Приговым, Александром Сокуровым, Олегом Коваловым, Кшиштофом Занусси…
Это общение даёт понимание проблем и новаций в культуре, и вместе с тем ты пытаешься себя сравнить с конкретным мастером, насколько соответствуешь его уровню, и получаешь некий стимул к саморазвитию. Это заставляло ездить по фестивалям: на "Балтийский дом" в Питер, на "Реальный театр" в Екатеринбург, - в Москву на Каму Гинкаса, на Петра Фоменко. Помню, в Питере я поразился спектаклю Анатолия Праудина по пьесе Скороход "Покойный бес" (по "Повестям Белкина"), а в Екатеринбурге - "В ожидании Годо" Беккета в постановке Юрия Бутусова, и потом стал следить за работами этих режиссёров. Ну и Кирилл Серебренников, конечно, особенно его "Лес" по Островскому…
Земную жизнь до дна исчерпав,
я потерялся в городах
А в конце карьеры многое приедается, и больше хочется сосредоточиться на себе и никуда не бегать, тем более что везде почти одно и то же. И есть некоторое разочарование, что ли - и в культуре, и вообще в цивилизации. "Кладбищенская земляника, культура клиник и могил" (это цитата из моей поэмы по мотивам Данте).
Журналистская профессия предполагает экзистенциальный выбор - поиск чего-то более и более интересного и углубление в новые сферы. Если человек становится журналистом, то сама профессия ведёт его по пути изменения, развития, эволюции, до какого-то крайнего предела. Правда, есть риск стать обслугой властей и пиарщиком. А если выбирать путь расследователя, то вспомним трагические судьбы Щекочихина, Политковской, Эстемировой, Джемаля…
Ты знаешь, что сказал,
Прощаясь с жизнью, царь Сарданапал?
"На свете жизни нет.
Есть скопище сует.
Явь распадается на дроби.
Мир возникает каждый миг,
Ужасен, огнедышащ, дик,
И схлопывается в утробе.
Сгорает там любая тварь,
Вещь нищенский её словарь.
И в пустоте за тварью -
Века и пахнет гарью".Как записал однажды Бетховен: "Что такое жизнь? Трагедия. Ура!" Так громче, музыка, играй победу!
2018
Коковихин Михаил Алексеевич (арт-псевдоним Михаил Коко) род. 16.11.1954 в Кирове в семье мастера газодымозащитной службы пожарной части № 2 и инспектора Госбанка. Филфак Кировского госпединститута (1978). Корреспондент газет "Комсомольское племя" (1979-81), "Кировская правда" (1984-85, внешт.), "Выбор" (1991-92), "ТДТ" (1992-95), "Вятский наблюдатель" (1995-2003), "Наш вариант"/"Наш выбор - Вятка" (2004-08), "Вятская особая" (2006-14, внешт.). Один из основателей киноклубов "Кадр" (1976) и "Сталкер" (1979), Вятского литклуба "Верлибр" (1986). Составитель и издатель альманаха "Ноев ковчег" (1981) и сборника "Верлибр": Тридцать лет с правом переписки" (2016). Редактор журналов"Авангард" № 1 (1986), № 7-8 (1988) и "Улица Коммуны" (1988-89). С 1999 - главред журнала "Бинокль" (binokl-vyatka.narod.ru). Стихи - в латвийском журнале "Родник" № 8, 1987 и № 1, 1988, в книге "Вятская поэзия ХХ века" (Антология вятской лит-ры, 2005), в "Поэтическом путеводителе по городам Культурного альянса" (Пермь, 2012), на сайте stihi.ru. Сборники "Детский мат" (Киров, 1994), "Прощайте голуби" (Вятка, 2010), "Знатные люди Вятки. Очерки по алфавиту" (Вятка, 2013), "Утопия осуществилась!" (Вятка, 2014), "Железные крыла" (Вятка, 2015). Пристрастия: Камю, Достоевский, Чехов, Бабель, Олеша, Хармс, Мандельштам, По, Элиот, Каммингс, Вознесенский, аль-Маарри, Ван Гог, Хичкок, Годар, Антониони, Феллини, Полански, Коппола, Джармуш, Уэббер.
Заголовок, подзаголовки, биографическая справка и фотографии - от редакции "Бинокля"
