|
Мы не увидим небо в алмазах «Дядя Ваня» в постановке Александра Клокова в Театре на Спасской
Отставной профессор Серебряков (Анатолий Свинцов) напомнил юбилейного Бориса Гребенщикова: то же «всё в прошлом», та же восточная тюбетейка и напыщенность, те же претензии быть гуру. И этому пижону дядя Ваня (Александр Коровин) посвятил свои лучшие годы! Привычная для Коровина взвинченная манера игры уместно легла на истерический текст: «Мне 47 лет!.. Из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский... Ты погубил мою жизнь!» За плечами у Вани и Астрова - путч, демократическое движение, идеалы либерализма и всё то же романтическое неприятие обывательской жизни с ее ориентирами на карьеру, капитал и пр. Но факт, что сегодня не их время. Как факт и то, что в их возрасте уже пора чего-то предъявить по счету. Что неудачи непростительны, а на призывное: в Москву, в Москву! - уже неловко откликаться хором с чьими-то детьми (на работу требуются молодые люди до 35-ти). Ну, и кто, спрашивается, виноват? Дядя Ваня стреляет в Серебрякова два раза. Но он уже никогда не будет программистом, брокером и не научится попадать в цель. Рок-н-ролл мертв, а Серебряков и Гребенщиков зачем-то вечно живы. Попытка Вани отравиться - это серьезно, но не так страшно, как то, что нужно будет жить дальше без божества, без вдохновенья... Cамое малоубедительное в этом спектакле - доктор Астров (Владимир Жданов), промежуточный вариант между талантом и провинциальным чудаком. Потому что сложно сегодня сыграть как раз не отчаяние, а романтическую увлеченность, остатки былого вдохновения. «Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека - я да ты. Но за какие-то десять лет жизнь обывательская затянула нас», - говорит Ване доктор Астров. И тот, и другой спиваются: что еще делать в глухой провинции и даже не у моря? На сцене царит ненавязчивая красота гербария: сухие цветы в вазах по авансцене - замена живого. Сценограф Елена Авинова разорила хозяйство дяди Вани до торчащих реек и грязноватых дырявых стен. И как Серебрякову взбрела в башку идея продать такую хрущобу? Как всегда у нас - от холода озноб по позвоночнику. Как и сегодня, спасают толстый свитер и "буржуйка", в которой артисты жгут всамделишные дрова: на теплоцентрали и шестой нитке водовода - авария, слесарь - в запое, мэр - на выборах, заммэра строит себе элитную квартиру в трех уровнях. Спектакль на Спасской оказался интересен точным попаданием в настроения местной и неместной интеллигенции с ее извечными «тоска, тоска» и «скучно на этом свете, господа». И трудно вырваться из этого круга взаимных претензий и обид... Здесь все одинаково несчастны, потому что каждый получил от жизни меньше, чем рассчитывал. Даже фанфарон Серебряков, еще урвавший от советской власти должность и звания, но не скопивший на старость капитал. А хорошие люди типа Сони, дяди Вани и Елены давно сломлены, передовой же доктор Астров, хоть и надел светлый костюм с галстуком, все равно на бобах. Невозможность человеческого сближения, общая безнадёга слегка смягчаются няней, жалеющей всех, но что уж мертвому припарки... Несостоявшиеся Шопенгауэры танцуют танго под музыку француза Камелада, Вафля (Владимир Грибанов) бренчит на гитаре грустноватые мотивы испанца Гомеса и русских городских романсов. «Заткни фонтан, Вафля!» - просит Ваня. Все лампы на сцене гаснут, кроме одной типа лампадки. Почти без фальши и аффектации со сцены говорят о том, что неба в алмазах на этом свете, в общем-то, не бывает. И о том, что с этим ничего не поделаешь, остается - смириться и достойно принять неизбежное. И что Вафля - самый несуразный и неудачливый из них - уж тем заслужил право на существование, что просто был хорошим человеком. Генриетта СМЕЛЯНСКАЯ |
© журнал «Бинокль».
Гл. редактор: Михаил Коковихин , 2002-2004 Дизайн, верстка: Игорь Полушин, 2002-2004 |