Главная

О журнале

Оглавление

Отзывы

Владимир Нильсен. Вятские встречи

Воспоминания о выдающемся пианисте. Глава вторая.

Фото Л.Шишкина в "Комсомольском племени" (16.12.1938)

Нильсен в Кировской филармонии в 1982-м

С нашим краем связаны имена крупных деятелей отечественной культуры, и одно из них - Владимир Владимирович Нильсен (1910-1998), выдающийся пианист, профессор-консультант Санкт-Петербургской консерватории.

«"Поэт фортепиано". Эти слова, сказаные некогда о Шопене, в наше время были адресованы Нильсену и за ним закрепились. На протяжении почти семидесяти лет его клавирабенды и выступления с оркестром (в раннюю пору и органные вечера) были неотъемлемым слагаемым ленинградской-петербургской музыкальной жизни. Он и сам был порождением петербургского духа, петербургской культуры. Более чем всех своих питерских коллег его ценил Рихтер», - писал известный музыкальный критик Михаил Бялик.

«Это тип пианиста, в котором художник всецело торжествует над виртуозом», - писал В.Дельсон в энциклопедическом справочнике "Современные пианисты".

В 1979-1993 годах Владимир Нильсен почти ежегодно выступал с концертами у нас в Кирове. А впервые он оказался здесь в 1938 году после успеха на Всесоюзном конкурсе пианистов. Игорь Казенин, первый директор музыкального училища, писал тогда в "Кировской правде":

«Каждый всесоюзный конкурс музыкантов открывает новых и новых талантливых исполнителей, замечательных художников из среды счастливой советской молодежи. Так было и на конкурсе пианистов, который состоялся в Москве в декабре прошлого года.

Вторая премия на этом конкурсе была присуждена талантливому ленинградскому пианисту Владимиру Нильсену, который 11 декабря этого года выступил со своим концертом в гор. Кирове - в зале школы имени Тургенева.

Программа концерта охватила большую эпоху музыкального творчества, начиная от клавесинистов Куперена, Баха и кончая расцветом романтизма - Шопен, Лист. Такой большой диапазон в программе требовал быстрой смены настроений и совершенного владения звуковыми красками инструмента. Все это оказалось у концертанта. Нильсен особенно проникновенно исполнил произведения Шуберта-Листа "Двойник" и вариации Моцарта.

Прошедший конкурс показал, что молодой советский пианист Нильсен обладает большой культурой современной пианистической школы. Концерт Нильсена произвел на слушателей прекрасное впечатление».

В.В. вспоминал, как катался он на санках с горки вниз по улице Свободы от Спасской мимо 29-й школы, которая, по его словам, «была словно пряник», и позднее говорил: «Красивый город, чем-то напоминает мне Киев, особенно набережная с ее откосами, но в Киеве они, конечно, выше».

Сюда вернулся он спустя полвека профессором консерватории, выступив в Большом зале филармонии. И с тех пор каждый сезон звучала здесь музыка Баха, Бетховена, Шуберта, Шопена, Чайковского в его исполнении.

Реакция на первый его концерт была своеобразной: Юрий Сибиряков, зав. фортепианным отделением музыкального училища (искусств), считал, сколько раз профессор «смазал», задев не ту ноту, хотя сам играл откровенно «по соседям», ничуть этим не смущаясь. Но как грамотный и культурный музыкант он понял, конечно, с каким явлением довелось ему встретиться, и говорил позднее: «Нильсен - гениальный музыкант. Надо быть полным кретином, чтобы не понять это».

«Вот Берта Маранц, уважаемый педагог, профессор, - говорил Сибиряков, - но ей и в голову не придет так сыграть сонету Шопена си-минор. А "Скарбо" Равеля и Рихтер так не сыграет».

Традиционно Нильсена называли романтиком. Но в годы моей учебы у В.В. и позднее его игра носила трагичный характер. Сквозь эту монументальность просвечивали редкое изящество и лишь этому музыканту свойственная покоряющая человечность. «В Ленинграде есть три пианиста - Нильсен, Нильсен и Нильсен», - вспоминал он слова Генриха Нейгауза.

После концерта В.В. давал открытые уроки в нашем училище, или мастер-классы, как это пышно теперь называют. А каков был его показ на рояле! Нильсен говорил, что «ученик должен стать на колени перед автором», и, когда заходила речь о трактовке, всегда иронизировал, называя это «уловкой и артистической амбицией». В.В. утверждал: пианисты - главные музыканты везде, от школы до консерватории, убедительно аргументируя это тем, что никто не стал музыкантом, не пройдя хотя бы общий курс фортепиано.

Мои постоянные разговоры о Нильсене, ссылки на него вызывали раздражение некоторых коллег. И все же дирижер симфонического оркестра Рафаил Дорфман заметил как-то: «Будем говорить откровенно: такой школы, как у Вас, нет ни у кого». Это многое объясняет.

В.В. нравились дружелюбные отношения между педагогами нашего училища. «Разве у вас в консерватории не так?» - спрашивал я. В.В.: «Ну, что ты! Ты видел когда-нибудь меня с Серебряковым в буфете? (Серебряков - ректор консерватории, народный артист СССР. - В.Ш.) Такое может быть лишь в кошмарном сне».

В.В. здесь ждали, любили, дарили ему дымковскую игрушку, книги, цветы. Где, в каком другом городе бывал он так часто? Тринадцать раз!

Владимир Владимирович был прост в быту, но в некоторых мелочах весьма щепетилен. Облачаясь во фрак, он заметил, что надел не ту сорочку: «Надо было взять с собой другую, с перламутровыми пуговицами», - досадовал он. «Успокойтесь, Владимир Владимирович, публика пришла слушать Вашу игру, а не смотреть, как Вы одеты, к тому же пуговицы из зала не видны». Похоже, профессора это убедило.

Однажды во время вятских гастролей он слегка простудился: «Это оттого, что я надел холодное пальто». В тот приезд в мою обязанность входило греть на себе пальто профессора.

За время своих выступлений Владимир Владимирович останавливался во всех наших гостиницах - "Центральной", "Вятке" и партийной - ныне трехзвездочной гостинице администрации. Последняя ему не нравилась, несмотря на люкс из нескольких комнат: «Рудимент какой-то, - ворчал он. - Здесь нет людей!»

После напряженной работы в училище, когда профессор не щадил ни учеников, ни себя, после концертов ему необходим был отдых, но разговоры о музыке и музыкантах продолжались допоздна. «Я делаю вас несчастными, вы слышите то, что не слышат другие». Конечно, это раздражало и вызывало противодействие, отсюда нелегкая судьба в музыке самого Нильсена и его учеников.

«Я учу музыке, а если вы хотите делать карьеру, играть на конкурсах, то идите к Серебрякову, - говорил он. - Педагог должен быть артистом. Талантливый ученик когда-нибудь это поймет и будет искать себе именно такого учителя». Тогда же он сказал: «Если не играть, то лучше и не жить». И когда в трудное для себя время я попросил совета, он ответил: «Живи музыкой».

«Научить вообще нельзя, но можно научиться», - говорил Нильсен и вспоминал слова Нейгауза: «У меня была ученица, которую я так и не смог ничему научить, а один ученик, кажется, взял от меня самое плохое».

Однажды на отдыхе он пригласил к себе в гости Льва Оборина (в 60-е годы также выступавшего в Кирове) и услышал его ответ: «Хорошо, но не будем говорить о музыке». «Но о чем же должны говорить два музыканта, собравшись вместе?» - удивлялся потом Нильсен. Уже старенькиий, без сил, он оживлялся, когда речь заходила о Музыке.

Нильсен не выносил медленной ходьбы и, по его признанию, никогда не опаздывал. Если не шел вместе со мной, конечно. Как-то встретились мы на улице возле магазина "Океан". Пригревало, и Владимир Владимирович шел, покрыв голову носовым платком с завязанными узелками. Было забавно, но в облике его всегда присутствовало какое-то благородство, и я сказал: «Все равно видно, что Вы профессор». Нильсен рассмеялся. А вечером, элегантный, одетый во фрак, он играл чудесный концерт в филармонии, и весь гостиничный номер утопал в цветах. «Возьми себе половину, - каждый раз предлагал он, - здесь их все равно никто не видит».

Как-то В.В., когда я гостил у него, нежиданно спросил: «Ты хочешь в Таллинн? Кстати, там у тебя кировские друзья - Нина и Лев Гусевы. Я там выступаю». В Пулково возле кассы выяснилось, что я не взял с собой паспорт. В ответ на возмущенное удивление профессора я сказал: «А зачем мне паспорт, ведь я у себя в стране?» К нам вышел мужчина, одетый в штатское, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Пропустите». «Если б не я, ты никуда бы не полетел, - не успокаивался В.В, - ты шляпа». Мы вылетели в Таллинн. Мы вылетели в Таллинн. "Если бы не я, ты бы никуда не полетел. Ты шляпа".

Вместе с таллиннской хоровой капеллой под управлением Льва Гусева я участвовал тогда в одном концерте с Нильсеном в Государственном концертном зале "Эстония". Вечер был посвящен Чайковскому, В.В. играл "Детский альбом".

«У вас в городе есть симфонический оркестр?» - спросил он однажды и, услышав в ответ, что таких у нас два, предложил: «Может быть, мы сыграем с тобой концерт Моцарта для двух фортепиано с оркестром?» Сочинение это почти не звучит со сцены, и жаль, что эта идея не получила воплощения по моей нерасторопности.

Однажды он прилетел к нам после выступлений в Америке. Лететь туда ему не хотелось: «Если бы раньше, когда я был моложе...» А перед этим сообщил, что оставил мне в наследство сумму, от которой я тотчас же и отказался.

Оставив Петербург и переехав в Царское Село, В.В. чувствовал свою оторванность от консерватории и одиночество. «Я пережил своё время, - говорил он мне. - Может быть, мне оставить сцену? Я стар, плохо слышу, плохо хожу». «Что Вы, В.В., Ваша игра становится с каждым годом всё более сильной и глубокой», - искренне ответил я.

Нильсен был принципиален и бескомпромиссен. Социализм не принимал ни теоретически, ни нравственно, и когда появлялся новый глава государства, " говорил: «Опять обманет». А как в Вашей работе отразилась перестройка? - подшучивал я. «Вот, перестроил обработку песен Шуберта, сделанных Листом», - парировал профессор.

Был ли В.В. верующим? По традиции норвежской семьи, он был крещён в лютеранской церкви, но посещал православный храм, иногда вместе с Мравинским, который был глубоко верующим человеком. Во всяком случае, на мой прямой вопрос о вере В.В. отвечал, что признаёт существование над нами некоего высшего, разумного начала.

В сезоне 1982-83 годов Нильсен сыграл в Малом зале Петербургской консерватории грандиозный монографический цикл из 32 сонат Бетховена. В северной столице не догадались сделать запись этого уникального проекта, и хотелось попробовать осуществить ее здесь, в Вятке, утерев нос петербургским коллегам, но Роман Преснецов (автор книги "Музыка и музыканты Вятки"), работавший на ТВ, отказался от предложения, честно аргументируя тем, что у нас не сумеют должным образом это сделать. Наверное, он был прав, но упущена была возможность запечатлеть неповторимую игру Маэстро. Сохранилась афиша этого цикла с надписью Нильсена: «Дорогим милым кировчанам».

Позднее я уговорил В.В. записаться на ТВ. Запись и съемка проходили в училище: интервью, уроки. Забавно было наблюдать, как В.В. смотрит себя на экране, явно довольный тем, что не так уж и плохо выглядит в свои 83 года. А после концерта в училище искусств, изумительно исполнив на "бис" мазурки Шопена, неожиданно сказал: «Этим концертом я попрощался с вами», - и в аэропорту повторил мне: «Я был у вас в последний раз». Каждый раз проводив его в аэропорт я уединялся, стараясь сохранить в себе ощущение высокого общения.

с его личностью, любое другое общение приземляло.

Когда Владимира Владимировича не стало, я получил конверт с суммой, на которую смог существовать в то время, когда денег не хватало порой и на буханку хлеба.

...Листаю старые, пожелтевшшие афиши. Большой зал Санкт-Петербургской филармонии, так любимый В.В. зал Капеллы, зал имени Чайковского в Москве, выступления с Мравинским (4-й концерт Бетховена), афиши из Польши, Чехословакии, Франции. Слушаю записи его уроков и концертов: "Аврору" и "Ночной Гаспар", сделанные молодым Нильсеном на Киевском радио и дающие удивительный, странный эффект присутствия великого Маэстро...

Как-то В.В. спросил меня: «Какое счастье ждёт меня вечером?» Вечером, в гостиничном номере ждала его книга о Дмитрии Бортнянском, подаренная благодарными кировскими слушателями.

Владимир ШАПОШНИКОВ

Афоризмы Нильсена:

Дилетанты чувствуют лучше.

Шопен - чудесный уголок, мимо которого нельзя пройти. Бетховен - это весь мир.

Играть надо не отдельные ноты, а линии из нот.

В чистоте должна быть грязь. Без грязи чистота ужасна.

Все беды - от глупости.

Мы всё делаем для себя.

Любить - значит прощать.